– А как твой пудель? – спросила Дайана, резко сев на постели.

– Андре хватает минимум на шесть раз за ночь. Но он никогда не позвонит утром. Эти французы такие невнимательные.

Дайана рассмеялась.

– Вообще-то я хотела спросить, не надо ли тебе домой – ведь Андре наверняка пора гулять.

– Если бы мне надо было выгуливать Андре, мы с тобой лежали бы сейчас в моей постели и мой гиперсексуальный пес пытался бы втиснуться между нами. Не волнуйся, о нем позаботится старина Кемп – старый приятель Андре. Ну и мой тоже.

Дайана повернулась на бок, оперлась локтем на подушку и перламутровым розовым ноготком провела черту, соединившую мой пупок с моим соском, причем последний, в отличие от некоторых особо усталых, не преминул тут же напрячься. Розовый ноготок заскользил к сердцу, получил подмогу от еще четырех таких же розовых ноготков, и они вместе принялись ерошить мою манишку.

– Признавайся, ты все заранее спланировал? Ты знал, что не будешь ночевать дома?

– Дайана, последнее время я работаю по двадцать пять часов в сутки. Что же, Андре из-за моего расследования должен день-деньской слоняться по дому в полном одиночестве?

– А какое преступление ты расследуешь?

Как мило, как наивно прозвучал ее вопрос! Все равно что поинтересоваться: «В какой цвет вы покрасите потолок, мистер Микеланджело?»

– Вообще-то я не в праве раскрывать подробности – так я могу поставить тебя под удар.

– Это о каком ударе ты говоришь? Неужели о том самом, который частит-частит, частит-частит, а потом кааак выстрелит… – замурлыкала Дайана, закидывая мне на бедро свою гладкую ножку и целуя меня в глаза, в нос и, наконец, в губы.

И я раскололся. Если Терри, рассудил я, может все рассказывать (и рассказывает) Мэрилин, будет только справедливо, если я облегчу душу Дайане. Впрочем, раскрывая ужасные подробности последних одиннадцати дней, я меньше всего заботился о собственной душе. В конце концов, думал я, что мне сделает департамент юстиции, если разузнает, как я нарушил правило, лежа в постели с очаровательной блондинкой? Если бы департамент всякий раз с треском вышвыривал из своих стройных рядов полицейских лишь за то, что в минуту блаженства они раскрывают служебные тайны своим возлюбленным, славный город Лос-Анджелес давно бы погряз в убийствах, наркоторговле и мошенничестве.

Я проспал до рассвета, затем поехал домой переодеться. У дома маячил грузовик Кемпа. Сам Кемп в гостиной отслеживал Андре, который подпрыгнул и положил передние лапы мне на плечи, прежде чем я закрыл за собой дверь.

– Доброе утро, детектив, – поздоровался Кемп. – Ну и видок у вас. Наверно, всю ночь стерегли наш покой?

– Я вел работу с одной очень важной свидетельницей. Спасибо, что позаботился об Андре. «Лос-Анджелес таймс» еще не приносили? Что-то я ее на крыльце не видел.

– Это я просто читал в ванной. Я сейчас, подождите. – Кемп подхватился с дивана и через минуту вернулся с объемным сырым комком, вероятно, когда-то имевшим отношение к лос-анджелесской типографии. – Вот, держите. Спортивные новости немножко намокли, но это всего лишь вода.

На первой полосе обнаружилась статья о крушении частного самолета компании «Ламаар энтерпрайзис», причем крушение было подано как весьма подозрительное и не поддающееся объяснениям. Имелись и фотографии Эми и еще двух жертв катастрофы. Я торопливо листал газету, пока не добрался до объявлений.