То есть и был тем самым человеком, с которым разделяла кров и постель Света Кружилина. Новая и уже бывшая губернаторская любовь. Которую Храповицкому предстояло вышвырнуть из города.

Теперь я это знал. Но решить, чем именно обогащает меня это знание, я не мог. Зато вторая часть материалов была чрезвычайно познавательной.

Судя по тому, что я читал, Владислав Синицин не готовился к политической карьере, в этом они с губернатором не сходились. Не успев окончить школу, он уже позаботился о приобретении срока за разбойное нападение в теплой компании других малолеток. По выходу на волю он некоторое время числился в разных организациях разнорабочим, но, судя по тому, что нигде надолго не оседал, он не разделял убеждения, что труд облагораживает человека.

Охота к перемене мест привела его за решетку еще раз. Теперь уже за драку.

В настоящее время господин Синицин был мальчиком взрослым, ему исполнилось тридцать шесть лет. Последние два года он состоял в организованной преступной группировке Сергея Полыханова, наводившего ужас на губернию под безобидным прозвищем Ильич и базировавшегося в соседнем Нижне-Уральске.

Синий не был простым пехотинцем. Он представлял интересы Ильича в столице области и возглавлял бригаду человек в тридцать. Несколько раз его арестовывали за хранение оружия, по подозрению в бандитизме и вымогательстве, но через какое-то время отпускали за отсутствием доказательств. Из чего следовало, что свое финансовое положение со времен малолетних грабежей Синий существенно улучшил.

Хотя Ильич числился в розыске, чуть ли не со дня своей выписки из родильного дома, Нижне-Уральском он владел безраздельно. Данью было обложено все: от крупных заводов и банков до торговок рыбой у пивных ларьков. Казалось, большая часть населения этого промышленного города, как изъяснялись бандиты, «работала от Ильича». Невозможно было войти в трамвай, не опасаясь того, что едущие в нем безобидные пенсионерки вдруг не потребуют с вас мзду, представляясь грозной братвой Ильича.

В нашем городе больших финансовых интересов у Ильича не было, если не считать десятка средних торговых фирм и еще столько же поменьше. Но в криминальном и обывательском сознании Уральска он присутствовал. Синий, будучи его эмиссаром, авторитетно представительствовал на местных «стрелках», но в войну за передел сфер влияния не ввязывался.

То, что Синий назначал Пономарю встречу, требовало внимания. Разумеется, это могло и ничего не значить. Скажем, Синий хотел пригласить Пономаря в кино и угостить его мороженым. А могло означать и то, что Пономарь все-таки полез в Нижне-Уральск. За что и поплатился.

Однако это было таким безрассудством, на которое он, с его осторожностью, никогда не решился бы в одиночку. Даже с тяжелого похмелья. В конце концов, существовали более простые способы самоубийства.

Кто-то должен был за ним стоять. И я, кажется, догадывался, кто.

— Ну так что, мне звонить шефу или нет? — спросил Савицкий, когда я закончил чтение.

— Думаю, что не стоит, — отозвался я небрежно. — Зачем беспокоить по пустякам занятого человека?

Он посмотрел на меня с сомнением:

— Может быть, наших ребят послать с аппаратурой? Глядишь, что-нибудь удастся записать.

Проблема Савицкого, как и любого другого высокопоставленного в прошлом эфэсбэшника, заключалась в том, что в разговоре с ним иногда важно было вовсе не то, что он говорил. А то, чего он не говорил.

Предполагалось, что не озвученные им смыслы вы схватываете на лету. Но, не служа в ФСБ, вы могли схватить и что-нибудь постороннее. А спросить его о чем-то напрямую было все равно что плюнуть ему на рабочий стол.

Из сообщения, что приказ о прослушке Храповицкий отдавал ему лично, следовало, что ни Вася, ни Виктор об этом ничего не знают. Обоих, кстати, раздражало, что «шефом» он называл только Храповицкого, а их именовал по имени-отчеству.

Некоторая неуверенность интонации в предложении послать своих ребят означала, что он опасается утечки информации, поскольку кто-нибудь из его подчиненных непременно проболтался бы Виктору.

Почему он сам не хотел звонить Храповицкому, а перекладывал эту почетную обязанность на меня, я, признаюсь, так и не понял. Может быть, с его стороны это был знак доверия. А может, он не хотел вызывать гнев начальства, помня, как не любит Храповицкий, когда его тревожат во время его встреч с женщинами.

В том, что Савицкий знает график любого из нас лучше, чем мы сами, я не сомневался.

— Оставьте все это мне, — предложил я. — Попробую разобраться.