– А, вот оно что. Я украл эту идею у Микки Мауса.

Экклз озадаченно смеется; Кролик замечает, что рот у него не закрывается, обращенные вовнутрь зубы ждут, а брови тем временем выжидательно поднимаются и опускаются.

– Я, по правде говоря, несколько удивился, – признается он, закрывая свою кокетливую пещеру. – Потом вы еще говорили, будто знаете, что у вас внутри. Я весь уик-энд думал, что это такое. Вы не могли бы мне объяснить?

Кролик не желает ему ничего объяснять. Чем больше он говорит, тем больше теряет. Под прикрытием своей кожи он в полной безопасности и не хочет из нее вылезать. Вся хитрость этого типа сводится к тому, чтобы выманить его наружу, где с ним можно будет поступать по своему усмотрению. Однако неумолимый закон вежливости разжимает ему губы.

– Да ничего особенного, – отвечает он. – Вернее, все вообще. Вы ведь тоже так думаете?

Экклз кивает, моргает и молча едет дальше. Он по-своему здорово уверен в себе.

– Как Дженис? – спрашивает Кролик.

Экклз не ожидал, что он так быстро переменит тему.

– Я заезжал к ним в понедельник утром, сказать, что вы здесь, в округе. Ваша жена гуляла во дворе с сыном и, как я понял, со своей старой подругой, миссис – не то Фостер, не то Фоглмен.

– Какая она из себя?

– Я, право, не заметил. Меня сбили с толку ее очки. Они зеркальные, с очень широкими дужками.

– А, Пегги Гринг. Жуткая идиотка. Вышла за этого простака Мориса Фоснахта.

– Вот-вот, Фоснахт. Я еще обратил внимание, что фамилия у нее вроде бы немецкая.

– Вы до приезда сюда никогда не слыхали про «Фоснахт»? <от нем. Fastnacht – масленица, карнавал>

– Нет. У нас в Норуолке ничего такого не было.

– Я помню, что, когда мне было, наверно, лет шесть или семь – потому что дедушка умер в тысяча девятьсот сороковом году, – он всегда ждал наверху, пока я сойду вниз, чтобы я не стал «Фоснахтом». Он тогда жил с нами. – Кролику приходит в голову, что он уже много лет не думал и не говорил о своем дедушке.

– А какое наказание полагалось тому, кто оказывался «Фоснахтом»?

– Забыл. Почему-то никто не хотел им быть. Обождите. Один раз я сошел вниз последним, и все меня дразнили, мне это не понравилось, я обиделся и, кажется, даже заплакал. Во всяком случае, именно поэтому старик и выжидал наверху.

– Это был дед со стороны отца?

– Нет, со стороны матери. Он жил с нами.

– А я помню деда со стороны отца, – рассказывает Экклз. – Он, бывало, приезжал к нам в Коннектикут и ужасно ссорился с отцом. Мой дед был епископом в Провиденсе и так старался, чтобы его церковь не превратилась в униатскую, что сам чуть не стал униатом. Он называл себя деистом-дарвинистом. Отец, наверное из чувства противоречия, стал страшно ортодоксальным, чуть ли не приверженцем англо-католической церкви. Он любил Беллока и Честертона. Он всегда читал нам те самые стихи, против которых, как вы слышали, возражает моя жена.

– Про льва?

– Да. У Беллока звучит порой горькая ирония, которой моя жена не одобряет. Он подсмеивается над детьми, и она никак не может ему этого простить. Это все из-за ее увлечения психологией. Психология рассматривает детей как некую святыню. О чем я говорил? Несмотря на свои весьма расплывчатые теологические теории, в религиозной практике дед сохранял определенную оригинальность и даже ригоризм, который мой отец начисто растерял. Дедушка считал папу крайне нерадивым, потому что он не устраивал каждый вечер семейных богослужений. Отец, бывало, отвечал, что не хочет надоедать детям мыслями о Боге так, как надоедали ему, да и вообще, какой смысл молиться богу джунглей в гостиной? «Значит, ты не веришь, что Господь обитает в лесах? Ты думаешь, что он только за витражами?» говорил, бывало, дедушка. И так далее. Мы с братьями просто дрожали от страха, потому что споры с дедом в конце концов вызывали у отца жуткую депрессию. Вы же знаете, как это бывает с отцами, – никогда не можешь избавиться от мысли: а вдруг они все-таки правы? Маленький сухой старичок, по выговору типичный янки, в общем-то ужасно милый. Помню, за едой он, бывало, схватит кого-нибудь из нас за коленку своей костлявой коричневой ручкой и проквакает: «Неужели он заставил тебя поверить в существование ада?»