— Что ж, по крайней мере, я твердо знаю, что ты меня не обманываешь.

— Да поразит меня господь бог недоброкачественной опухолью, если это когда-либо случится.

Пожалуй, это было единственное упоминание раковых заболеваний, к которому Кэти относилась одобрительно.

— У тебя никогда не будет на то причин, Джек.

Что тоже соответствовало действительности. Кэти терпеть не могла оружие и кровопролитие, но она действительно его любила. А в настоящий момент это было главное.

Ужин прошел как нельзя лучше. Затем последовали обычные вечерние занятия, и наконец пришло время четырехлетней девочке надевать желтую пижаму и ложиться в кровать.

Когда Салли легла спать и маленький Джек тоже заснул, настала пора как обычно рассеянно посидеть перед телевизором. По крайней мере, Джек очень надеялся на это до тех пор, пока…

— Итак, Джек, что все-таки случилось?

— Ничего особенного, — ответил он.

Худший ответ из возможных. Кэти слишком хорошо умела читать его мысли.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне надо будет съездить ненадолго… в Бонн, — вспомнил совет сэра Бейзила Джек. — Появилось одно дело, связанное с НАТО.

— И чем тебе предстоит заниматься?

— Не могу сказать, малыш.

— Надолго?

— Полагаю, дня на три — на четыре, не больше. По какой-то причине начальство решило, что я для этого дела подхожу лучше всех.

— Угу.

В кои-то веки половинчатой правды оказалось достаточно, чтобы обмануть Кэти.

— Надеюсь, тебе не придется носить пистолет?

— Дорогая, я аналитик, а не оперативный работник, ты не забыла? В моей работе этого не требуется. Кстати, раз уж об этом зашла речь, не думаю, что и оперативникам приходится часто носить оружие. Если кто-то его заметит, это будет очень сложно объяснить.

— Но…

— Малыш, Джеймс Бонд существует только в кино, но не в реальной жизни.

Райан снова переключил все свое внимание на телевизор. По каналу Ай-ти-ви повторяли сериал «Опасность», и Джек поймал себя на том, что снова переживает, останется ли Брайан в живых после всех этих бесчисленных неразорвавшихся бомб и мин и поженятся ли они с Сюзи, когда он вернется к мирной жизни. Да, быть сапером — профессия незавидная; зато, по крайней мере, если ошибешься, страдать придется очень недолго.

— От Боба никаких новостей? — спросил в шесть часов вечера Грир.

Поднявшись с дорогого крутящегося кресла, обтянутого кожей, судья Мур потянулся. Ему приходится слишком много времени проводить сидя, и недостаток движения сказывался. Когда он жил в Техасе, у него было небольшое ранчо — оно называлось так потому, что Мур держал там трех охотничьих лошадей; в Техасе каждый уважающий себя человек должен иметь по крайней мере одну-двух лошадей, — и три или четыре раза в неделю он седлал Ацтека и скакал верхом час-другой, в основном, чтобы очистить голову, решить главные вопросы за пределами своего рабочего кабинета. Именно в седле Муру думалось лучше всего. Вероятно, мелькнула у него мысль, как раз поэтому сейчас ему кажется, что он работает крайне непродуктивно. Стены кабинета — далеко не лучшее место для размышлений, однако почему-то все руководители на свете притворяются, что это так. Почему — одному богу известно. Вот чего ему не хватает в Лэнгли — собственной конюшни. На территории охраняемого жилого городка достаточно места — в добрых пять раз больше, чем у него было в Техасе. Однако если он это сделает, новость мгновенно распространится по всему миру: директор американского ЦРУ любит скакать верхом в черной широкополой шляпе, неизбежном атрибуте всадника Дикого Запада, и, скорее всего, с «кольтом» 45-го калибра в кобуре; и вскоре вдоль всего забора выстроятся телевизионщики с камерами, спешащие запечатлеть такой захватывающий сюжет. И вот по причинам личной стеснительности судья Мур вынужден был отказать себе в возможности творчески мыслить. Он признавал, что это чисто ослиное упрямство — позволять подобным соображениям влиять на то, как он выполняет свою работу. В Англии сэр Бейзил мог гоняться за лисицами верхом на породистом жеребце, и кому было бы до этого какое-либо дело? Да никому, черт побери! Наоборот, им бы за это восхищались или в худшем случае считали слегка эксцентричным — и это в стране, где к эксцентричности относятся, как к чему-то, достойному уважения. Но в Стране Свободы народ оказался порабощен нравами и порядками, навязанными им журналистами и выборными официальными лицами, которые сами без зазрения совести спят со своими секретаршами. Что ж, ведь нет никакого закона, гласящего, что все на этом свете должно иметь смысл, так?